В 2010 году исполнилось 70 лет со дня убийства Льва Давидовича Троцкого, совершенного, как известно, по заказу "отца народов". (Говоря шире – по заказу советской бюрократии, ибо и после смерти Сталина и развенчания "культа личности", в 1961 году, убийца Троцкого, Рамон Меркадер, получил за свой "подвиг" звезду Героя Советского Союза из рук тогдашнего главы КГБ СССР Александра Шелепина).
       А памятником последнему десятилетию жизни и борьбы Троцкого против сталинского режима может служить подшивка троцкистского "Бюллетеня оппозиции" (1929-1941). Пожелтевшие от времени страницы этого небольшого журнала, как ни странно, могут многое рассказать о нашей современности.
       Небольшой тираж – около тысячи экземпляров, очевидная стесненность в средствах (на последней странице регулярно печатался список пожертвований, вроде такого: "получено от S.S. – 3 доллара, от М. Левита – 5 долларов, от Поль Швальба – 1 доллар"). И при этом – несомненное мировое влияние: к голосу журнала прислушивались во всем мире, в том числе и в Кремле.
       "Бюллетень оппозиции" не раз цитировал в своих речах Сталин и другие кремлевские руководители (разумеется, с острой полемикой). А на упреки в малом тираже и, вообще, организационной слабости редакция журнала в 1939 году отвечала так: "Есть... немало левых филистеров, которые высокомерно морщат нос по поводу наших маленьких изданий и их слабого тиража. Однако, мы не обменяем наш "Бюллетень" на московскую "Правду" со всеми ее ротационными машинами и грузовиками. Машины могут переходить и будут переходить из рук в руки под влиянием идей, которые захватывают массы. Ни у Второго, ни у Третьего Интернационала не осталось идей... События, которые надвигаются на нас, разрушат все ветхое, гнилое, пережившее себя и расчистят арену для новой программы, и новой организации. Но и сегодня, в разгар реакции, у нас есть неоценимое удовлетворение от сознания того, что мы смотрели на исторический процесс открытыми глазами, реалистически анализировали каждую новую ситуацию, предвидели ее возможные последствия, предупреждали об опасностях, указывали правильный путь".
       Самое интересное в журнале, пожалуй, – это прогнозы развития тех или иных событий. Изредка ошибочные, но чаще всего – поразительно точные, как будто авторы журнала владели мощной машиной времени, или комплектом исторических учебников за XXI век.
       Например, в 1931-1932 годах Троцкий страстно призывал к единству действий коммунистов и социал-демократов в Германии, которые тогда вели друг с другом непримиримую войну, прокладывая дорогу фашистам. В марте 1932 года Троцкий обращался к немецким коммунистам: "В случае прихода к власти фашизм, как страшный танк, пройдет по вашим черепам и позвоночникам. Спасение только в беспощадной борьбе. А победу может дать только боевое сближение с социал-демократическими рабочими. Спешите, рабочие коммунисты, ибо времени вам осталось немного!".
       Точно также, шаг за шагом, Троцкий предсказывал повороты, взлеты и провалы испанской революции, ее трагический финал. На опасность победы фашизма в этой стране он указывал испанским революционерам задолго до мятежа генерала Франко... Но, конечно, наиболее интересны из всех прогнозов те, которые касаются будущего СССР.
       Диагноз, который ставит Троцкий советскому обществу в конце 20-х годов – термидор, в середине 30-х – бонапартизм. В 1935 году Троцкий замечал: "Нынешний политический режим Советов чрезвычайно напоминает режим первого консула, притом к концу консульства, когда оно приближалось к империи... По образу жизни, интересам, психологии нынешние советские чиновники отличаются от революционных большевиков не менее, чем генералы и префекты Наполеона отличались от революционных якобинцев".
       Советская бюрократия уже была неспособна переварить и сохранить в своем составе старых революционеров – даже внешне примирившихся, замолчавших, сдавшихся, подчинившихся ей. В 1935 году "Бюллетень" писал: "Для резкого поворота вправо ей (бюрократии) необходима массивная ампутация слева. Выстрел Николаева призван был дать внешнее оправдание для политической хирургии Сталина"...
       В 1937-1938 годах предсказанная "ампутация слева" состоялась. Однако каждый шаг вправо влек за собой необходимость следующего шага... В 1938 году журнал отмечал: "Мировой империализм требует от кремлевской олигархии, чтобы она довела свою работу до конца и после восстановления чинов, орденов, привилегий, домашней прислуги, браков по расчету, проституции, наказания за аборты и пр., и пр., восстановила бы и частную собственность на средства производства".
       Впрочем, о том же самом начинала робко мечтать и сама советская бюрократия. Троцкий: "Привилегии имеют лишь половину цены, если нельзя оставить их в наследство детям. Но право завещания неотделимо от права собственности. Недостаточно быть директором треста, нужно быть пайщиком. Победа бюрократии в этой решающей области означала бы превращение ее в новый имущий класс".
       Троцкий ясно предвидел не только возможность постепенного перерождения бюрократии в буржуазию, но и неизбежное на этом пути развенчание "культа личности Сталина". Он писал в 1937 году: "Завтра Сталин станет для правящего слоя обузой. Сталин близок к завершению своей трагической миссии. Чем более ему кажется, что ему никто более не нужен, тем ближе час, когда он сам окажется никому не нужен... Если бюрократии удастся, переделав формы собственности, выделить из себя новый имущий класс, этот последний найдёт себе других вождей, не связанных революционным прошлым... Сталин вряд ли услышит при этом слово благодарности за совершённую работу. Открытая контрреволюция расправится с ним, вернее всего, по обвинению в... троцкизме".
       Троцкий отвергал идею о возможности гладкого, плавного, незаметного перерождения советской бюрократии в настоящий буржуазный класс. Он считал, что на этом пути неизбежны встряски и военные перевороты (современниками которых все мы и стали в начале 90-х). Он писал: "Самые большие квартиры, самые кровавые бифштексы и даже Ролс-Ройсы еще не превращают бюрократию в самостоятельный господствующий класс... Бюрократия не господствующий класс. Но дальнейшее развитие бюрократического режима может привести к возникновению нового господствующего класса: не органическим путем перерождения, а через контрреволюцию... Мыслима ли... мирная, незаметная, "постепенная" буржуазная контрреволюция? До сих пор, во всяком случае, феодальные, как и буржуазные контрреволюции никогда не происходили "органически", а непременно требовали вмешательства военной хирургии".
       Ну, а что станется с СССР в случае победы открытой реакции?
       Троцкий подробно отвечал и на этот вопрос. "Русский капитализм, – писал он в 1930 году, – мог бы быть теперь только кабально-колониальным капитализмом азиатского образца... Реставрация капитализма в России создала бы химически-чистую культуру русского компрадорства, с "политически-правовыми" предпосылками деникински-чанкайшистского образца. Все это было бы, конечно, и с богом и со славянской вязью, т.е. со всем тем, что нужно душегубам для "души"".
       А что же дальше, какой выход возможен из подобного положения? Троцкий не боится отвечать и на этот вопрос, заглядывая необыкновенно далеко в будущее. Восстановление капитализма в СССР, писал он, "означало бы многолетнюю гражданскую войну с попытками бессильной бонапартистской диктатуры в разных частях страны по деникинско-китайскому образцу, с неизбежной задержкою экономического и культурного развития на долгий ряд лет. Из этого хаоса выход мог бы открыться не в сторону демократии, которая в России, в виду ее структуры и истории, является наименее вероятной из всех политических форм, а в сторону колониального закабаления или – новой октябрьской революции".
       Он не раз возвращался к этой мысли, все более твердо делая вывод о новой революции, что на сегодняшний день может показаться, пожалуй, чрезмерным оптимизмом: "Это был бы капитализм особого типа: по существу колониальный, с компрадорской буржуазией, капитализм, насыщенный противоречиями, исключающими возможность его прогрессивного развития. Ибо все те противоречия, которые, согласно нашей гипотезе, могли бы привести ко взрыву советского режима, немедленно перевоплотились бы во внутренние противоречия капиталистического режима и приобрели бы вскоре еще большую остроту. Это значит, что в капиталистической контр-революции была бы заложена новая Октябрьская революция".
       "Даже в случае победы контрреволюции у советской гидры, вместо каждой отрубленной головы, будет вырастать новая... Исторический счет есть, в данном случае, счет десятилетий. Падение советской власти, в конце концов, оказалось бы только историческим эпизодом. Но это был бы один из самых страшных эпизодов мировой истории".
       Может показаться удивительным, но Троцкий не исключал, что реакция в СССР дойдет и до восстановления династии Романовых (как мы знаем, она и впрямь едва не докатилась до этого – в 1996 году реставрация романовской монархии висела "на кончике пера" у президента Ельцина). Еще в 1929 году Троцкий допускал, что революция "завершилась бы победой крупной буржуазии, финансового капитала, может быть даже и монархией, для чего понадобился бы дополнительный переворот, а может быть, и два".
       Он и здесь угадал: одним переворотом дело не обошлось: потребовались август и декабрь 1991-го, а потом еще октябрь 1993-го - чтобы вопрос о восстановлении монархии встал наконец в повестку дня. (Это не считая событий 1957 и 1964 годов...). Но - еще важнее: Троцкий ясно отдавал себе отчет, что есть высоты, которых реакция никогда не сможет взять, сколько бы ни старалась. Он замечал: "Аграрно-демократического переворота в России не повернет назад уже никакая сила в мире: здесь полная аналогия с якобинской революцией... Политическая контрреволюция, даже если бы она докатилась до династии Романовых, не могла бы восстановить помещичье землевладение".
       Здесь он тоже оказался прав – вернуть в былые дворянские имения потомков горелых помещиков 1917 года никакие "реформы" не смогли. Будем надеяться, что и не смогут...
       Как ни странно, но общий прогноз Троцкого и "Бюллетеня оппозиции" – неизменно оптимистический. Троцкий: "Я не вижу никаких оснований для пессимизма. Нужно брать историю, как она есть. Человечество движется, как некоторые пилигримы: два шага вперед, шаг назад. Во время движения назад скептикам и пессимистам кажется, что все потеряно. Но это ошибка исторического зрения. Ничто не потеряно".
       "Что значит пессимизм? Пассивная и плаксивая обида на историю. Разве можно на историю обижаться? Надо её брать как она есть, и когда она разрешается необыкновенными свинствами, надо месить её кулаками. Только так и можно прожить на свете" (1937 г.).