Рубрики:

Статьи журналистов   "Свободного слова":

       Вопрос, который не перестаёт быть темой дискуссий в Сети и более-менее левых СМИ: с какого момента начались закат и крушение мирового "красного проекта"? На этот счет есть разные мнения. Красные горбачёвцы (мне известны люди такой разновидности, хотя она и довольно редка) считают, что во всем виноват Ельцин. Горбачев дивным образом совместил социализм и демократию, сбылись самые смелые мечты интеллигентов-шестидесятников, и тут явился этот проклятый Бульдозер, и всё райское житьё разгромил. Если я и утрирую эту точку зрения, то только самую малость.
       Согласно другой точке зрения, более распространенной, во всем виноват Горбачёв. СССР уверенно стоял на ногах, социальные завоевания брежневской и предыдущих эпох были огромны, Союз достиг паритета с США в качестве одной из двух мировых сверхдержав, и тут явился проклятый Меченый, и всё райское житьё порушил, гад.
       Согласно третьей точке зрения, во всем виноват Брежнев с его 18-летним застоем-застольем. Мол, Хрущёв искренне верил в идеи коммунизма, а брежневский период привел к полному безверию в обществе, снизу доверху. Недаром Суслова называли "убийцей смыслов". А ввод войск в Чехословакию после "Пражской весны" привёл к разочарованию в красных идеях в мировом масштабе.
       Согласно четвёртой точке зрения, во всём виноват Хрущёв. Это он, ревизионистская собака, придумал "гуляш-коммунизм" (выражение Эриха Фромма), то есть слегка прикрытый красной фразеологией апофеоз потребительства. Он смешал с грязью память о верном ленинце Сталине, подверг опале народного героя маршала Жукова, отправил в отставку последних идейных коммунистов в руководстве ЦК – т. н. "антипартийную группу Молотова-Маленкова-Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова".
       Согласно пятой точке зрения, во всём виноват Сталин. Конечно, ведь это он устроил судебные процессы над большевиками в 1936-1938 годах и отправил всех вождей Октября на тот свет, начиная с Троцкого. Ещё раньше, в конце 20-х, он провёл аресты левой оппозиции, а в 1932 году отменил партмаксимум, положив начало шикарному житью-бытью совбюрократии, которой "жить стало лучше, жить стало веселее". Себя же самого он увешал золотыми погонами генералиссимуса и прочими знаками и символами проклятого царского прошлого.
       Есть, наконец, и шестая точка зрения, по которой во всём виноват Ленин. Ещё бы: ведь он разогнал демократически избранное Учредительное собрание, в котором большинство получили социалисты, при нём запретили партию меньшевиков, сильно утеснили или слили с РКП другие советские партии (вроде тоже входившей в Коминтерн ПРК), а также ввели нэп, который представлял собой возрождение капитализма и советский Термидор. Могут спросить: ну, а сам-то автор этих строк как думает? Кто виноват? Когда была допущена роковая ошибка (или нечто худшее, чем ошибка)?
       Приходится сказать: неправильна сама постановка вопроса. Просто идеи – в данном случае "красная идея" – имеют свою собственную, внутреннюю логику развития. Как говорил первый советский генсек, "логика вещей сильнее логики человеческих намерений". Никто не виноват в чередующихся подъёмах и спадах, которые переживают различные революционные движения (приливах и отливах, как их называл Троцкий), или, если угодно – все виноваты.
       Но сейчас низшая точка спада ("отлива") для мирового левого движения, пережитая где-то около 1991 года, кажется, осталась позади. (И опять-таки ведь не спросишь: чья это заслуга? Многих и в то же время ничья). И это не может не радовать.

       Дмитрий СТАРИКОВ: Конечно, правильный ответ – первый: Ельцин – единственный из перечисленных, сознательно по-иудски устроивший крушение своей родины и своей идеи. Единственный, переставший быть левым. Остальные ответы – тоже верные, если исходить из логики: почему Рабинович умер? – Потому, что столько-то лет назад он родился.
       А отливов красной идеи было несколько: изнеможение мировой революции в середине 20-х, время советско-нацистского пакта 1939-41 гг., 1956 г., 1968 г., наконец, годы Перестройки, обернувшиеся катастрофой 1991 г. А спад XXI века, начавшийся с успеха Путинской стабилизации, к сожалению, ещё не пройден: старая часть коммунистов, не взявшая власть в 1996 году, уходит из жизни, а от молодой и забулдыжной, которая ориентируется хоть на Вашингтон, только бы не на Кремль, – в связи с последними выборами, никаких обнадёживающих сигналов не поступает.

       В 1963 году, то есть полвека назад, Исаак Дойчер, считавший себя последователем Льва Троцкого, опубликовал в Лондоне книгу "Изгнанный пророк", последнюю часть трилогии о своём идейном учителе. (Предыдущие книги назывались "Вооружённый пророк" и "Разоружённый пророк". Название книг трилогии очевидным образом отсылало к известному афоризму Никколо Маккиавелли: "Все безоружные пророки гибли, а все вооружённые – побеждали"). Книжку эту, как, впрочем, и предыдущие того же автора, читать довольно скучновато. Главным образом, потому, что жизнь и деятельность Троцкого поневоле приходится рассматривать глазами Дойчера, весьма ограниченного и даже тупоумного филистёра. Но довольно забавно читать те страницы книги, где Дойчер решает покритиковать своего покойного учителя и отважно вступает с ним в полемику. Особенно поучительно выглядит его спор с Троцким о природе советской бюрократии.
       Троцкий в 1936 году в своей знаменитой работе "Преданная революция (Что такое СССР и куда он идёт?)" сделал замечательно точные прогнозы о возможном будущем советской бюрократии. Вот один из них: "Никак нельзя рассчитывать и на то, что бюрократия мирно и добровольно откажется от самой себя в пользу социалистического равенства. Если сейчас, несмотря на слишком очевидные неудобства подобной операции, она сочла возможным ввести чины и ордена, то на дальнейшей стадии она должна будет неминуемо искать для себя опоры в имущественных отношениях. Можно возразить, что крупному бюрократу безразлично, каковы господствующие формы собственности, лишь бы они обеспечивали ему необходимый доход. Рассуждение это игнорирует не только неустойчивость прав бюрократа, но и вопрос о судьбе потомства. Новейший культ семьи не свалился с неба. Привилегии имеют лишь половину цены, если нельзя оставить их в наследство детям. Но право завещания неотделимо от права собственности. Недостаточно быть директором треста, нужно быть пайщиком. Победа бюрократии в этой решающей области означала бы превращение ее в новый имущий класс."
       "Такой взгляд, – рассуждает Дойчер в 1963 году, – представляется совершенно неверным с сегодняшних позиций. Советская бюрократия не только не захватила средства производства, но в грядущее десятилетие осталась хранителем общественной собственности".
       Затем Дойчер делает примирительный реверанс в адрес своего "учителя", который, мол, не мог предвидеть всех возможностей. Вот уж поистине, избави нас, боже, от таких "друзей" и истолкователей, а с врагами мы как-нибудь и сами справимся!
       "События, – продолжает Дойчер, – опровергли гипотезу о превращении бюрократии в новый имущий класс уже в 30-е годы и ещё в большей степени во время и после второй мировой войны. Тогда нужды национальной обороны и уничтожение буржуазного порядка в Восточной Европе и Китае сильнейшим образом подкрепили национализированную структуру советской экономики. Сталинистское государство, поощряя или помогая по собственным мотивам революции в Восточной Европе и Азии, создало могучие противовесы собственным буржуазным тенденциям..."
       Каким образом красный Китай мог служить "могучим противовесом" развитию СССР по пути буржуазного перерождения – загадка, ведомая лишь самому Дойчеру. Когда настала пора, Москва просто-напросто рассорилась с Пекином, наплевав на "великую дружбу", да и всё. Точно так же и тот факт, что Сталин помогал развязывать революцию в том же Китае или в Индокитае, ничего нового в истории не представляет. Ведь и Наполеона Бонапарта, "французского Сталина", называли "Робеспьером на коне" – по замечанию Виктора Гюго, он "сковал революцию во Франции и расковал её в Европе".
       "А после смерти Сталина, – пишет Дойчер, – бюрократия была вынуждена делать уступки за уступками эгалитаризму масс. Конечно, напряжение между буржуазными и социалистическими элементами в государстве оставалось... Менеджеры, администраторы, техники и квалифицированные рабочие остались привилегированными группами, но пропасть между ними и громадной массой трудящихся сужалась... Преемники Сталина начали неохотно, но твёрдо приводить нормы распределения в более тесное соответствие с системой социалистической собственности. Гипотеза Троцкого о росте нового имущего класса представляется поэтому необоснованно пессимистической... По иронии судьбы эпигоны Сталина начали ликвидацию сталинизма и тем самым выполнили вопреки самим себе часть политического завещания Троцкого".
       Замечательный "вывод", особенно если учесть, что хрущёвско-горбачёвское "развенчание культа личности Сталина" Троцкий тоже предсказал с удивительной точностью ещё в 1937 году: "Завтра Сталин станет для правящего слоя обузой. Сталин близок к завершению своей трагической миссии. Чем более ему кажется, что ему никто более не нужен, тем ближе час, когда он сам окажется никому не нужен... Если бюрократии удастся, переделав формы собственности, выделить из себя новый имущий класс, этот последний найдёт себе других вождей, не связанных революционным прошлым... Сталин вряд ли услышит при этом слово благодарности за совершённую работу. Открытая контрреволюция расправится с ним, вернее всего, по обвинению в... троцкизме".
       Конечно, в реальности такое избавление бюрократии от выполнившего свою "трагическую миссию" Сталина, как от "обузы", совершилось в два этапа, два шахматных хода: первый был сделан в 1953-1961 годах, когда были снесены его статуи и отовсюду стёрто его имя, второй – в годы "перестройки", когда, действительно, в адрес Сталина звучали и обвинения в "троцкизме". Но уж конечно, ни первый, ни тем паче второй этап Троцкий, в отличие от Дойчера, никогда в жизни не признал бы "выполнением своего политического завещания"!
       В той же книге "Преданная революция" Троцкий твёрдо писал: "Мирного выхода из кризиса нет. Ни один дьявол ещё не обстригал добровольно своих когтей. Советская бюрократия не сдаст без боя своих позиций. Развитие явно ведёт на путь революции".
       Наоборот, Дойчер к 1963 году искренне уверился, что "дьявол" сам добровольно обстригает и подпиливает свои когти. Иначе трудно прокомментировать его благодушные рассуждения про "сужение пропасти" между бюрократией и трудящимися массами, про "уступки бюрократии эгалитаризму масс".
       Между тем главным социально-политическим итогом хрущёвской "оттепели" стало закрепление для бюрократов своего рода "хабеас корпус", закона о личной неприкосновенности. Отныне ни один представитель правящего слоя не мог быть произвольно лишён свободы или тем паче жизни. Даже своих открытых политических оппонентов из числа бюрократии – Молотова и других – Хрущёву приходилось после 1956 года оставлять не только в живых, но и на свободе. Его преемники пошли по этому пути ещё дальше, провозгласив "бережное отношение к кадрам". Отныне представителю привилегированной касты гарантировались не только жизнь и свобода, но и пожизненное сохранение социального статуса. Следующим шагом могло быть только превращение этого статуса в наследственный, как и прогнозировал Троцкий, с восстановлением института частной собственности. Что мы и наблюдали в 1987-1993 годах... Невероятно, но шаги в этом направлении Дойчер умудрился расценить как "сужение пропасти" между народом и бюрократией и "уступки эгалитаризму масс"!
       Но попробуем суммировать оценки Троцкого и Дойчера. Троцкий рассматривал бюрократию не как класс (в марксистском понимании), а как промежуточную и неустойчивую касту. Которая, если новая революция не "обстрижёт ей когти", обречена переродиться и выделить из себя настоящую буржуазию. Он отмечал: "Попытка представить советскую бюрократию, как класс "государственных капиталистов" заведомо не выдерживает критики. У бюрократии нет ни акций, ни облигаций. Она вербуется, пополняется, обновляется в порядке административной иерархии, вне зависимости от каких-либо особых, ей присущих отношений собственности. Своих прав на эксплуатацию государственного аппарата отдельный чиновник не может передать по наследству. Бюрократия пользуется привилегиями в порядке злоупотребления. Она скрывает свои доходы. Она делает вид, будто в качестве особой социальной группы, она вообще не существует. Присвоение ею огромной доли народного дохода имеет характер социального паразитизма. Все это делает положение командующего советского слоя в высшей степени противоречивым, двусмысленным и недостойным, несмотря на полноту власти и дымовую завесу лести." Возражая ему, Дойчер рассматривал советскую бюрократию как нечто устойчивое и постоянное, уравновешенное, но при этом предрекал, что она... пойдёт по пути равенства, "уступок эгалитаризму масс". Откажется от привилегий и, видимо, потихоньку растворится в массах, иначе говоря, – сама добровольно обстрижёт свои когти...
       Казалось, что этот спор уже давно – ну, по крайней мере, лет 20 назад – закрыт самой историей. Но удивительное дело: каждое следующее поколение вновь берётся за дискуссии, давным-давно пройдённые его предшественниками. И начинает их с белого листа – так, словно всех прошлых споров вовсе и не существовало. На днях пришлось читать в левых блогах (doloew, voencomuezd, kramolnik...) ожесточённые дебаты по вопросу: бюрократия – это класс или не класс?
       Ну хорошо, товарищи и граждане, оцените сами, кто оказался прав в этом споре полувековой (или даже большей) давности. Троцкий, который категорически утверждал, что бюрократия – это не класс, и строил на этом свои прогнозы, или Дойчер, который с ним не соглашался и противопоставлял ему иные прогнозы, обратного содержания. Если практика – это критерий истины, по Марксу, то совершенно ясно, по моему скромному мнению, чьи прогнозы сбылись с поразительной точностью (а значит, и исходные оценки были ближе к истине), а чьи – буквально по всем пунктам "метко" угодили пальцем в небо.

       Что есть прогресс в эволюции? Поставим вопрос максимально широко: в ЛЮБОЙ эволюции, от биологической до исторической и до эволюции техники. Можно ли вообще дать для столь разнородных процессов одно общее определение? Если да, то оно будет звучать примерно так: прогресс – это постоянное расширение возможностей.
       От более чем скромных возможностей какой-нибудь инфузории-туфельки – до возможностей человека разумного. От неандертальца и первобытного дикаря – до современного человека. От каменного топора и деревянного лука – до космической ракеты и спутника. Всюду мы видим одно и то же – постоянное расширение возможностей, повышение уровней свободы и вместе с тем сложности.
       Иногда это может пугать – когда в наборе возможностей вдруг открываются такие опции, как атомный взрыв или применение химического оружия. Но хода назад нет. Нельзя заставить человечество забыть изобретение колеса, или интернета, или даже водородной бомбы. Ни одно из сделанных человечеством крупных открытий "закрыть" обратно уже не получится.
       Впрочем, тут необходимо уточнение. Из школьного курса биологии (для тех, кто его ещё не забыл) известно, что в биологической эволюции есть два понятия для "эволюционных изобретений". А именно – понятия "ароморфоз" и "идиоадаптация". Ароморфоз – это подъём биологической организации на новый уровень, существенно расширяющий возможности организмов. Например, появление лёгких взамен жабр – это ароморфоз, позволивший животным заселить сушу. Идиоадаптация – это приспособление к более мелким, частным условиям, скажем, возникновение всего разнообразия зубной системы млекопитающих, которое позволяет бобрам грызть дерево, хищникам – хватать добычу клыками, а коровам – жевать траву. Таков результат идиоадаптаций. Приспособления к мелким, частным условиям в ходе эволюции, конечно, могут быть потеряны и теряются постоянно. Но отменить случившийся ароморфоз уже невозможно. Например, животные никогда сами по себе не уйдут с заселённой ими суши в водоёмы, оставив сушу пустовать. Птицы и насекомые уже не покинут освоенную ими воздушную стихию. Это принципиально невозможно.
       Точно так же обстоит дело и в исторической эволюции, с социальными изобретениями человечества. Мелкие, приспособительные изобретения, вроде принципов организации местного самоуправления у каких-нибудь инков, конечно, могут быть утрачены и теряются постоянно. Но крупные социальные изобретения – например, отмена рабства, равенство сословий, наций, рас, равноправие женщин, светскость государства, отмена телесных наказаний и т. д., которые существенно расширяют свободу человечества, не могут быть всем человечеством утрачены. Это просто невозможно, как бы ни старались и ни тужились отдельные идеологи-реакционеры.
       Значит, и впредь нас ждёт дальнейшее расширение границ человеческой свободы, каким бы опасным и пугающим оно ни казалось и какие бы непредсказуемые возможности в себе не таило. Надо быть к этому готовым...
       Так что же такое революция, с точки зрения вышесказанного? Это крупный "ароморфоз", выход общества на новый уровень свободы, качественное расширение его возможностей. Разумеется, в этом смысле революции человечеству и необходимы, и неизбежны. И – в главных своих достижениях – необратимы.
       Не будет преувеличением сказать, что революция привлекает людей в первую очередь именно мечтой о свободе, расширении их социальных и иных возможностей. Достаточно проанализировать, например, песни предреволюционных лет. Тема свободы в них звучит постоянным лейтмотивом:
             Мы светлый путь скуём народу,
             Мы счастье родине куём.
             И за желанную свободу
             Мы все боролись и умрём!
       Или:
             Смело, товарищи, в ногу,
             Духом окрепнем в борьбе.
             В царство свободы дорогу
             Грудью проложим себе.
       Или:
             Вы жертвою пали в борьбе роковой
             В любви беззаветной к народу.
             Вы отдали всё, что могли, за него
             За жизнь его, честь и свободу.
       Впрочем, нужно ли доказывать очевидное? Вот что недавно писал об этом блогер blanqi: "Что не поняли про СССР? – не поняли того, что советский социализм был дорогой к свободе человека. Что ограничения на политические свободы охраняли свободу личную... Общественное благо социализма – в личной свободе каждого. В свободе выбора пути и профессии, работы и увлечения – с материальным обеспечением каждого и любого выбора. В свободе от вечного мещанского страха "всё потерять", в свободе от удушающих забот о безопасности, от превращающей человека в скотину заботы о куске хлеба и крыше над головой. В свободе забыть о животном, чувствовать и мыслить по-человечески... Этого не поняли ни западные леваки, ни советские деревенщики. Здесь одинаково слепы евросоциалисты с их регламентациями и мурзы с их "государство-семья". Слепы горе-либералы – забывшие про корень либерализма, слепы горе-имперцы. Ослеп советский горе-народ."
       Однако тут тоже необходимо одно важное уточнение. Революция несёт свободу, так сказать, двух родов. И "свободу народа", о которой поётся в приведённых выше строках песни, следует отличать от личной свободы. Вряд ли требуется объяснять, что такое свобода личности. А вот что такое "свобода народа"? Она позволяет обществу совершить то, чего оно прежде никогда не могло себе позволить. Сделать рывок в области технического, научного, экономического, культурного прогресса. Как писал поэт:
             И планы, что раньше на станциях лбов
             задерживал нищенства тормоз,
             сегодня встают из дня голубого,
             железом и камнем формясь.
       Общество как бы переходит на новый, более высокий энергетический уровень, поднимается на ступеньку выше по лестнице прогресса. И эта свобода вступает в определенное противоречие со свободой личности. Тут можно сделать такое сравнение: альпинистам, чтобы покорить горную вершину, надо на время восхождения поступиться личной свободой, подчиниться строгой дисциплине... Но, совершив восхождение, они расширяют возможности и свои, и своего общества, и человечества в целом.
       В России успешная революция в ХХ веке была только одна – в 1917 году. Как и всякую революцию, её можно описать как почти безграничное расширение всех и всяческих свобод. Личных, общественных, человеческих. Этакий взлёт самолёта или воздушного шара под самый "потолок" его высоты. Равноправие наций, женское равноправие, отмена государственной религии, смертной казни, призывной армии, тайной дипломатии, чинов и титулований, мундиров, орденов, медалей, школьных розог, погон и кандалов... и ещё великое множество всевозможных "отмен" – и всё это в самый разгар бушевавшей мировой войны.
       Мыслимо ли долго продержаться на таком уровне? Можно ли совершать на нём ровный упорядоченный полёт? Абсолютно невозможно. И "воздухоплавательный аппарат" начинает резко снижаться. За борт летят одни свободы, чтобы сохранить другие. А вместе со свободами за бортом оказываются и цепляющиеся за них люди, их пламенные защитники – и каждый свято убеждён, что "революция окончательно погибла" именно в тот момент, когда лично его выбросили за борт. Всё ниже и ниже... Но этот отказ от части личных свобод позволяет сохранить свободу общества, то есть, попросту говоря, не рухнуть вниз всем сразу. И вот, наконец, полёт выравнивается... Между возможностью полёта и личными свободами достигнуто некоторое равновесие, паритет. Чтобы продолжать полёт, его участникам уже не требуется так строго ограничивать себя. Как провозгласил в своих речах Л. И. Брежнев, "социализм не требует жертвенности" (и это прозвучало несколько неожиданно, поскольку все его предшественники во главе СССР, пожалуй, сказали бы нечто иное). Или, как писал в 50-е годы Борис Слуцкий:
             Эпоха зрелищ кончена,
             Пришла эпоха хлеба.
             Перекур объявлен
             У штурмовавших небо.
       Новых взлётов вверх и "штурма неба" больше можно не ждать, однако "рекорд высоты" поставлен. Пройдёт время – и во всём мире он будет считаться уже не рекордом и чудом, а самой обыкновенной полётной высотой. Так было с Французской революцией, так получилось и с нашей революцией 1917 года... В своё время В. И. Ульянов заметил, что весь ХIХ век прошёл под знаком Французской революции. Сейчас, оказавшись на расстоянии почти в столетие от российской революции 1917 года, мы можем ясно видеть, что весь ХХ век и начало ХХI века прошли под её знаком. Например, состоялись бы уже в XX столетии полёты человека в космос, полёты на другие планеты, если бы не революция 1917 года? Вопрос, пожалуй, риторический... А вокруг каких вопросов кипела борьба на Западе вплоть до самого недавнего времени? Права женщин, права национальных и расовых меньшинств. Вспомним марши американских чернокожих против сегрегации, пламенные речи Мартина Лютера Кинга. Но ведь все эти вопросы – равенство вне зависимости от нации и пола – были поставлены и впервые решены именно революцией 1917 года. Или: советская революция впервые полностью приравняла юридический брак к фактическому. (Для сравнения: во Франции уголовная ответственность женщин за супружескую неверность была отменена только в... 1994 году. Как обстоит сейчас с этим дело в некоторых исламских странах, едва ли надо напоминать...)
       Следующей революции (где бы она ни случилась) предстоит побить прежний "рекорд высоты", провозгласить новые свободы и возможности, которых пока нет и не было ещё нигде в мире. Для отдельного человека – и для человечества в целом. Только тогда она будет иметь значение, сравнимое с 1789 и 1917 годами – и для своей страны, и для всего мира. Для этого надо увидеть те вершины общественной и личной свободы, которые достигались в моменты наивысшего подъёма революций прошлого. На этих вершинах сделать мысленные зарубки – и считать их изначальными отметками для революций будущего... Самыми минимальными, разумеется, которые предстоит превзойти. Как заметил однажды В. И. Ульянов: "Я вам по секрету скажу: мы должны уметь фантазировать, уметь мечтать, оставаясь при этом архиреалистами".
       Ну, а что же происходит потом, после того, как "рекорд высоты" во всех отношениях поставлен? Потом равновесие между личным и общественным смещается в сторону личных свобод. Возможности личности вроде бы расширяются, а возможности общества в целом... тают. Медленно, но неуклонно, шаг за шагом. Правда, это не сразу становится всем очевидно. Вновь мы видим неумолимое действие всё того же закона, который в предыдущей статье настоящей серии уже сравнивался со вторым началом термодинамики: энергия, прежде принадлежавшая целому, перераспределяется между его отдельными частицами, причём процесс этот – односторонний, идёт он только в одном направлении. Собрать "обесцененную" энергию воедино без приложения внешних сил невозможно... В биологии есть такое понятие – регрессивная эволюция. Например, когда некое свободноплавающее существо, подвижное, похожее на головастика, зрячее, с зачатками мозга, сложным поведением и т. д. в процессе эволюции теряет мозг, мышцы, развитую нервную систему, зрение... – всё теряет и оседает на дно, пожизненно превращаясь в неподвижную цедилку воды, полурастение, вроде губки. Или упрощается до состояния червя-паразита, имеющего только одну-единственную развитую систему – пищеварительную.
       Однако и в истории такое тоже, как видим, не редкость. В 1991-1993 годах постсоветское общество твёрдо встало на путь подобной регрессивной эволюции, и вот уже 20 лет по нему "успешно" марширует. Теряет науку, технику, промышленность, образование (=нервную систему, зрение, мышцы, подвижность...), всё вообще теряет и сохраняет только одну систему – трубу с нефтью и газом, проходящую через весь организм и кормящую его (до поры до времени).
       Освоенная регрессирующим обществом область пространства тоже усыхает и скукоживается, как шагреневая кожа. Сразу всюду: на суше, на воде и в воздухе, под водой, под землей и в космосе. Тонут подводные лодки – "она утонула", шатаются башни – "она сгорела", падают в море космические станции – "она сгорела и утонула"... Закрываются сверхглубокие скважины, такие, как прекратившая в 2008 году существование Кольская сверхглубокая (её глубина достигала 12 километров 262 метров – непревзойдённый до сих пор мировой рекорд проникновения человека в глубины Земли).
       И тут вдруг выясняется обескураживающий факт – что личные свободы, ради которых всё вроде бы и затевалось, которым всё и вся приносилось в жертву, в этой ситуации тоже начинают усыхать и сокращаться. Потому что когда общество деградирует, то и для личных свобод места остаётся всё меньше и меньше... Те самые социальные силы, вроде интеллигенции, которые больше всех жаждали расширения личной свободы, теперь оказываются вовсе не нужны обществу, упростившемуся до состояния примитивного червя-паразита или "сырьевой империи". И подлежат, называя вещи своими именами, элиминации. Усыханию и исчезновению. Конечно, это должна быть мягкая, безболезненная эвтаназия, чтобы они умерли и сами того не заметили, не успели понять, что с ними происходит, и взбунтоваться против этого...
       Итак, мы видим, что свобода личности "в чистом виде", которую так убеждённо проповедуют либералы и анархисты, оказывается по сути дорогой в тупик, в котором не остаётся места не только для свободы личности, но и для самой личности как таковой. Потому что если свобода народа, общества, "свобода всех" устремляется к нулю, то к тому же нулю будет стремиться и свобода каждого.
       Конечно, сама штормовая волна, "цунами" революции неизбежно движется огромной массой людей, озабоченных прежде всего своими личными интересами. Таких людей может быть и 90, и даже 99% от общего числа её участников. Но если при этом отсутствуют упоминавшиеся выше "дрожжи", "закваска" – т. е. те, для которых общие интересы превыше личных, про кого пелось в песне: "Вы отдали всё, что могли, за него, за жизнь его, честь и свободу" – то ничего из такой революции не выйдет. "Революция", которая расширяет только и исключительно личные свободы – это просто-напросто слегка завуалированная форма коллективного самоубийства, тупик, путь в никуда. Вступив на который, общество очень быстро и неотвратимо скатывается по наклонной плоскости упрощения, регресса и деградации. (Печальный пример чего – у нас перед глазами, достаточно оглядеться по сторонам). Только расширяя возможности всех, революция открывает новые горизонты и для свободы каждого.

       Огромным достижением марксизма в XIX веке было то, что историю, привычно преподносившуюся как цепочку "великих деяний великих людей", он переосмыслил заново – как историю классов, борьбы их социально-экономических интересов. Первая глава "Коммунистического манифеста" открывается знаменитыми словами: "История всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов. Свободный и раб, патриций и плебей, помещик и крепостной, мастер и подмастерье, короче, угнетающий и угнетаемый находились в вечном антагонизме друг к другу, вели непрерывную, то скрытую, то явную борьбу, всегда кончавшуюся революционным переустройством всего общественного здания или общей гибелью борющихся классов"...
       Разумеется, если экономический уклад рушится, то правящему классу волей-неволей приходится "уйти в отставку". Однако остаётся открытым вопрос: чем определяется судьба правящего класса (или, как теперь принято говорить, "элиты") в том случае, если экономический строй остаётся неизменным – на протяжении столетий и даже тысячелетий, как это бывало порой в истории?
       Нельзя сказать, что классики марксизма этот вопрос не затрагивали вовсе. Разумеется, это не так. Например, Лев Троцкий писал в 1929 году: "Без Кромвеля и его армии не было бы современной Англии. Кромвель и сегодня несравненно более современен, чем Черчилль... Несмотря на победоносную реставрацию, несмотря на всю дальнейшую цепь приливов и отливов, борьбу вигов и тори, фритредеров и протекционистов, бесспорно одно: вся новая Англия взошла на дрожжах Кромвеля. Эта историческая закваска стала истощаться только в последней четверти прошлого [XIX] столетия. Этим объясняется неудержимый упадок мировой роли Англии. Чтобы возродить падающую Англию, нужны новые дрожжи. Не Черчиллю понять это... Будущее, и не столь отдалённое, докажет это".
       Будущее – распад Британской империи, закат Британии как "мастерской мира" и как первой мировой державы – и впрямь доказали правоту прогноза Троцкого.
       Но что же это за "дрожжи", "закваска", и почему с течением времени они неумолимо "истощаются", приводя в конечном итоге к падению государства? Попробуем в этом разобраться.

В 20-е годы российскую революцию довольно часто сравнивали с Французской революцией XVIII века. Этим сравнением пользовались и большевики, и их противники. В частности, его использовали столь различные, даже противоположные, мыслители, как Лев Троцкий и Николай Устрялов. Устрялов — ярый противник революции, близкий соратник адмирала Колчака, выдвинувший программу советских "термидора и брюмера". Троцкий — в представлениях не нуждается.

Любопытно, что когда в 1927 году одного из сторонников Троцкого выдворяли из зала заседаний партийного съезда, он негодующе кричал своим противникам:

— Вы служите Устрялову!..

Однако кое-что общее между ними — пламенным революционером и столь же пламенным реакционером — все-таки было. Ни тот, ни другой не были пассивно плывущими по течению людьми, обывателями, которые преобладают в любом обществе, вечно питаются мифами и больше всего на свете боятся смотреть на вещи прямо и задумываться о том, куда же их несет течением. Оба они не боялись собственного анализа и сколь угодно смелых и далеко идущих выводов, хотя иногда и ошибались. Но, когда столь противоположные люди, как Устрялов и Троцкий, сходятся в анализе фактов, к их выводам стоит прислушаться.

Итак, и Устрялов, и Троцкий считали, что российская революция проходит в своем развитии те же этапы, что и французская. Приход к власти якобинцев — это Октябрь 1917 года. С такой оценкой, кажется, вообще никто не спорит, тем более что сами большевики именовали себя "пролетарскими якобинцами".

Затем, в 20-е годы, началось их термидорианское перерождение. Эта оценка кое-кем оспаривается, но факт происшедшего при нэпе термидора признавал Ленин, он говорил в частной беседе:

— Рабочие-якобинцы более проницательны, более тверды, чем буржуазные якобинцы, и имели мужество и мудрость сами себя термидоризовать.

А нарком иностранных дел Чичерин открыто заявлял, что большевикам удался их "пролетарский термидор". Особенно любопытно, что ни Троцкий, ни Устрялов не связывали термидор напрямую с нэпом, хотя и считали, что нэп облегчает этот процесс. Троцкий, как известно, до конца жизни яростно боролся против "сталинского Термидора".

За термидором в развитии революции наступает следующий этап — брюмер, приход к власти Бонапарта и эпоха бонапартизма. Троцкий выражением "сталинский брюмер" не пользовался или пользовался мало, но по существу именно о процессах брюмера он писал в 30-е годы. Устрялов это выражение использовал. Он писал в 1929 году: "Жирондисты, умирая, назвали революцию Сатурном, поглощающим своих детей... Вы еще не видите, что она, по жирондистам... закусывает своими детишками. Что за куриная слепота? А Троцкий, Зиновьев, Каменев, Радек, Раковский, Шляпников, Бухарин... и прочая, и прочая? Протрите глаза. Вся железная когорта — в луженом желудке Сатурна. А на ее местах новые люди, новое племя... Не нужно даже быть археологом, чтобы поставить прогноз: среда бонапартистской "реакции" зреет, почти дозрела. В чем сущность бонапартизма?.. Он — стабилизация новых социальных интересов, созданных революцией. Он — равнодействующая революции, ее осуществленная реальность. Это — реакция, спасающая и закрепляющая революцию... Это — общий прогноз, диктуемый пристальным анализом: бонапартизм. Тут великая историческая роль Сталина. Достойна восхищения его расправа с партийным мозгом. Сливки партии стали воистину битыми сливками... Поразительно ловкими маневрами, быть может, даже бессознательно, как медиум, партийный диктатор завершил процесс формальной дереволюционизации... правящего слоя... Сталин формально осуществил термидор и формально подготовил брюмер".

(Дополнение 2008 года. Перечитав подробнее статьи Троцкого 30-х годов, должен внести серьезную поправку: Троцкий не просто писал о советском бонапартизме, но писал о нём очень много и подробно. Вот только пара типичных цитат 1935 г.: "Термидор Великой российской революции не впереди, а уже давно позади... Нынешний политический режим Советов чрезвычайно напоминает режим первого консула, притом к концу консульства, когда оно приближалось к империи... По образу жизни, интересам, психологии нынешние советские чиновники отличаются от революционных большевиков не менее, чем генералы и префекты Наполеона отличались от революционных якобинцев". "Как иначе назвать этот режим, если не советским бонапартизмом?").

Устрялова можно цитировать очень долго, как и Троцкого. Но остановимся на их общем прогнозе относительно судьбы самого Сталина. Устрялов: "Сталин сам — человек "мозга" и "железной когорты", человек революционной воли и старого подполья. Теперь весь вопрос — сможет ли этот человек дать стране реальный термидор и реальный брюмер. Если да, он окрасит собою большой и блестящий период русской истории. Если нет, он погибнет русским Робеспьером; вернее всего, в один прекрасный день его забрыкают собственные ослы, жаждущие спокойных стойл". Прогноз Троцкого: "Завтра Сталин станет для правящего слоя обузой, — писал он в 1937 году. — Сталин близок к завершению своей трагической миссии. Чем более ему кажется, что ему никто более не нужен, тем ближе час, когда он сам окажется никому не нужен". "Привилегии имеют лишь половину цены, если нельзя оставить их в наследство детям. Но право завещания неотделимо от права собственности. Недостаточно быть директором треста, нужно быть пайщиком. Победа бюрократии в этой решающей области означала бы превращение ее в новый имущий класс". "Если бюрократии удастся, переделав формы собственности, выделить из себя новый имущий класс, этот последний найдет себе других вождей, не связанных революционным прошлым... Сталин вряд ли услышит при этом слово благодарности за совершенную работу...".

Наверное, в 40-е годы Сталин, как некогда Ленин, мог бы сказать своим старым соратникам, вроде Вячеслава Молотова:

— Мы имели мужество и мудрость сами себя брюмеризовать.

Нечто подобное он и говорил:

— Обожествляют Сталина, — замечал он, — святых людей нет, такого человека, как Сталин, конечно, нет. Но если люди создали такого, если верят в него, значит, это нужно в интересах пролетариата, и нужно поддерживать...

Однако Сталин не смог дать новой элите главного — "Habeas Corpus", гарантий личной неприкосновенности, покоя, уверенности в завтрашнем дне, ощущения незыблемости своей жизни, свободы и личного благополучия для себя и своих детей. Поэтому прогноз Троцкого-Устрялова сбылся: в 1956 году Сталина, хотя и посмертно, "забрыкали собственные ослы, жаждущие спокойных стойл".

Но даже и ниспровергатель Сталина, Хрущев, был все-таки чересчур, пользуясь выражением Устрялова, "человеком революционной воли". Он без конца и бесцеремонно перетасовывал элиту, и хотя после 1956 года уже не отправлял своих противников в мир иной, как Берию, но лишал их "славы и чести", публично позорил. Октябрь 1964, сбросивший Хрущева, дал советской элите ощущение незыблемости не только права на жизнь и свободу, но и материального положения, общественного статуса. Итак, 1956 и 1964 год доделали то, чего не смог сделать Сталин — положили последние кирпичи в здание брюмера, в здание Империи. Эта эпоха — эпоха брюмера и Империи — закончилась со смертью Брежнева, в начале 80-х годов.

Перейдем теперь к современности, потому что эпоха после 1985 года — это уже современность. Попытаемся применить к ней анализ Троцкого-Устрялова. Во Франции и Англии в ходе революции, вслед за эпохой брюмера и Империи (то есть Кромвеля-Наполеона) наступала следующая эпоха — Реставрации.

В чем суть "Реставрации"? Ошибочно смешивать Реставрацию с чистым "реваншем", возвращением к власти свергнутого класса. Суть Реставрации заключается в том, что новая элита, выросшая и утвердившая себя благодаря революции, на ее дрожжах, осеняет себя знаками и символами прошлого, дореволюционного порядка. Тем самым она желает утвердить в собственных глазах и в глазах всего народа, всего мира свою преемственность к прошлому, вечность и неизменность существующего порядка. Она решительно топчет революционные знамена, отрекается от революции, как от случайного и патологического "нарушения и извращения естественного порядка".

У нас период Реставрации начался в конце 80-х годов. И мы сами были его активными участниками на рубеже 80-х и 90-х годов. Первое время российская Реставрация маскировалась рассуждениями о возврате к революционным ценностям и т. п. Что неудивительно — ведь весь термидор и брюмер прошли под теми же алыми знаменами. Сначала реабилитировали Бухарина, затем — Мартова, Плеханова и эсеров, потом — царя-батюшку и митрополитов (а Бухарина и Мартова к этому времени уже снова предавали анафеме, как злейших революционеров). Примерно с 1992 года маски были сброшены. Теперь, чтобы убедиться, что у нас на дворе Реставрация, а не что-то иное, не обязательно погружаться в сложный исторический анализ. Достаточно включить телевизор. С экрана косяками плывут доблестные статские советники, мудрейшие жандармы-охранники и добродетельные великие князья. Последний царь и вся его семья и вовсе причислены к лику святых. Соответственно, революционеров принято изображать как исчадий ада, революцию — как сплошной кошмар и злодейство.

Как в свое время революционеры радовались тому, что им удалось себя успешно термидоризовать, так и теперь живые осколки брюмерской эпохи, вроде заслуженного гимнотворца Сергея Михалкова, могут говорить друг другу что-то вроде:

— Как хорошо, что нам хватило мужества и мудрости вовремя себя бурбонизировать. Впрочем, в душе-то мы всегда были за корону!

С этой точки зрения, какие из задач Реставрации еще не решены?

— в области символики: не уничтожены все знаки советского революционного прошлого (не отменено празднование 1 мая, не вынесено из мавзолея тело Ленина, не сломан сам мавзолей, не сброшены красные звезды с кремлевских башен, не упразднено обращение "товарищ" в армии, не введено титулование — ваше благородие, ваше превосходительство, ваше высокопревосходительство, не восстановлены все дореволюционные названия улиц-городов-станций метро, не возвращена на престол свергнутая династия — хотя этот проект, как известно, был близок к осуществлению в 1996 году);

— в области идей: не вполне восстановлена в прежнем значении государственная церковь и самодержавные ценности (в школах еще не введены обязательные уроки закона божьего и общие молитвы в начале уроков, в армии нет непременных полковых батюшек, а в гражданских паспортах — графы "вероисповедание", проповедь безбожия еще не объявлена вне закона, не запрещен прозелитизм, слова "Царь" и "Церковь" в газетах и учебниках не всегда пишутся с заглавной буквы и т. д. и т. п.);

— в области экономики: российская элита еще не признана равноправной частью мировой (западной) элиты. Возрожденная частная собственность не является в полном смысле слова священной и неприкосновенной. Таким образом, размен власти на всемирную валюту — собственность, начатый в 80-е годы, не доведен до конца.

Буржуазная элита недовольна полнотой проведенной Реставрации. Она недовольна тем, что с фасада государства не счищена до конца вся революционная и имперская символика. Не случайно такие острые возражения вызвало восстановление сталинского (то есть брюмерского) гимна. Не случайно постоянно муссируется и вопрос о ликвидации в той или иной форме Мавзолея.

Буржуазная элита недовольна и тем, что восстановленная частная собственность пока не является священной и неприкосновенной, что видно по делам Гусинского, Березовского и особенно ЮКОСа. Государственные чиновники могут в два счета распотрошить любого олигарха. Пуповина между частной собственностью и породившей ее государственной властью не перерезана, и порой даже начинает качать кровь "в обратную сторону", от плода к матери. На Западе богатый россиянин также не является вполне легитимной и уважаемой фигурой, зачастую воспринимается как наворовавшийся чиновник или облеченный властью мафиозо.

Интеллигенция недовольна тем, что свобода слова, печати и другие гражданские свободы остаются крайне куцыми, да вдобавок неуклонно сужаются. Интеллигенция ропщет и по поводу укрепления государственной религии и церкви, хотя последнее является неизбежной частью Реставрации. Интеллигенция позволяет себе кощунственное ехидство по поводу прославления неслыханных добродетелей таких людей, как старец Григорий Распутин и великий князь Сергей Александрович, хотя это тоже неотъемлемая часть Реставрации.

В связи с этим, с точки зрения буржуазной элиты и интеллигенции, назрел второй раунд Реставрации — оранжевая революция. Он может пройти и сверху, если нынешняя власть или ее преемники сумеют сыграть на опережение, доделать Реставрацию сверху. Но пока они застряли и безнадежно топчутся на месте, исполняя вальс "шаг вперед, два шага назад" (возвращают советский гимн, но отменяют 7 Ноября, объявляют о снижении налогов, но перекачивают из кармана в карман частную собственность и т. д.).

С другой стороны, "простой народ" тоже не удовлетворен результатами Реставрации, так как пиршественный стол элиты ломится от угощений, а под стол, как водится, бросают главным образом корки и огрызки. Вкусные запахи только дразнят аппетит. Хотя кое-какие мозговые косточки под стол все же шмякнулись — например, квартиры и дачные участки перешли в частную собственность жильцов. Народ недоволен постоянным урезанием социальных благ — не задумываясь, что это неизбежная часть самой Реставрации, а не какие-то ее случайные издержки.

Между прочим, нелепое вальсирование власти тоже имеет свою логику. Ведь мечты народа и элиты во многом противоположны. Народ затосковал о социальных гарантиях имперской эпохи? Кинем ему косточку — сталинский гимн. Элита недовольна? Кинем ей тоже косточку — отмену 7 Ноября. И т. д. В результате недовольны и те, и эти. Так власть сидит на двух стульях. Но когда эти стулья вдруг начинают стремительно разъезжаться (история с монетизацией), тут уж власть ударяется в настоящую панику.

Поэтому можно предположить, что второй раунд Реставрации, как и первый (80-90-х годов), пойдет под двойственными право-левыми лозунгами (правые лозунги для элиты, левые — для народа). Так было и в годы перестройки, когда элита боролась за частную собственность, а народ — против привилегий. Кто что с этого поимел — известно. Лозунги нынешнего этапа:

— для элиты — полное восстановление и защита прав частной собственности. Этот лозунг будет осуществлен;

— для народа — защита социальных гарантий. Разумеется, этот лозунг впоследствии пустят на туалетную бумагу, как это уже сделал народный вождь Ельцин в 1992 году;

— для интеллигенции — как и в первом раунде, лозунги свободы слова, печати, гражданских свобод. Эти лозунги будут осуществлены довольно полно, насколько это вообще возможно в условиях данной эпохи;

— в отношении сохранившихся революционных символов (1 мая, Мавзолей, звезды на башнях, обращение "товарищ" в армии) будет заключен "гнилой компромисс": элита пообещает, что все это сохранится. Но, скорее всего, когда обстановка "устаканится" или на почве разочарования итогами оранжевой революции вспыхнут левые протесты, все эти символы будут беспощадно выкорчеваны вплоть до последнего.

Стоит также отметить, что в эпоху Реставрации элита совершенно безжалостно расправляется с атрибутами национальной государственности, если они попадаются ей под горячую руку. Французская Реставрация, как известно, вообще поддерживалась оккупационными штыками антинаполеоновской коалиции. В ходе английской Реставрации англичане пригласили на трон короля, который только что воевал против своей страны. Первый раунд российской Реставрации сопровождался распадом Союза. Поэтому в ходе второго раунда не исключен полный распад РФ на отдельные государства, превращение ее в Российскую конфедерацию или, во всяком случае, резкая федерализация.

Я стоял на почве "устряловско-троцкистского" анализа, то есть намеренно не расставлял знаков "плюс" или "минус". Но, я думаю, что любой человек, будь то реакционер или революционер, сможет сам расставить знаки в зависимости от своих симпатий.

Если кого-то выводы из данного анализа не порадовали, то приходится сказать, что, увы, история не базар, где можно выбрать тот исторический этап, который больше нравится. Политику, да и вообще любому человеку, всегда приходится действовать в предлагаемых историей обстоятельствах, и поэтому лучше видеть их ясно, а не зашоривать себе глаза приятными иллюзиями и розовыми очками.

В утешение разочарованным можно напомнить, что Реставрацией история не заканчивается, как не заканчивается она и революцией. И в Англии, и во Франции после Реставрации довольно скоро последовал следующий этап: контр-Реставрация. Крайние реставраторы так навязли в зубах новой элите своей занудливой проповедью "самодержавия, католицизма и народности", что их любезно попросили вон. В Англии это называлось "славной революцией", во Франции — июльской революцией 1830 года. А после "славной революции" наступает следующий этап... Но у нас в повестке дня пока стоит Реставрация, и обсуждать все дальнейшее, пожалуй, преждевременно.

Автор был бы рад получить серьезные и основательные возражения. Конечно, хотелось бы услышать что-то более глубокое, чем обычный лозунг-заклинание "партии Дедов Морозов": "Все будет хорошо!". Или, по старой русской пословице, "чего хочется — тому верится". "Пенсионеры получат пенсии, школьники — школы, больные — больницы, державники — державу, покойники — покой, революционеры — революцию, коммунисты — коммунизм, народ и элита полюбят друг друга, будут жить долго и счастливо и умрут в один день..."